Военнопленные в Финляндии 1941—1944

Эйно ПИЭТОЛА

Голод, болезни и массовая смертность военнопленных

По приказу штаба тыловых частей от 3 июля 1941 года 28 военный госпиталь в Коккола был передан под больницу для военнопленных. Больница подчинялась отделу по делам медицины при ставке, и ее штат был набран из финских медицинских работников, причем гражданских. Коккольская больница располагалась в городе в разных местах: первое отделение находилось в народной школе Чудекиуса, второе в здании школы Ренлунда, третье в школе совместного обучения (шведской), четвертое в финской народной школе, пятое в рабочем доме (общест­венное здание, принадлежащее рабочей организации), шестое в совместном лицее.

Разбросанность отделений требовала больше врачей и медицинского персонала, нежели централизованное расположение. Несмотря на это, в одном из рапортов военного инспектора полковника Споре говорится следующее: «Везде было очень чисто и хороший порядок, и боль­ные, судя по всему, получают хороший и квалифицированный уход, хотя врачей и меди­цинских сестер работает сравнительно немного. Больные были довольны, благодарили за хороший уход, и надо думать, что выздоровление им теперь обеспечено».

Полковник Споре приезжал инспектировать больницу в Коккола. Вместе с начальником мест­ной организации шюцкора, главврачом больницы Педером и комендантом больницы в лице пастора, а также офицером-шюцкоровцем Тепло он пришел к выводу, что охрана и дисциплина среди военнопленных во многом оставляли желать лучшего. В своем рапорте полковник Споре утверждал, что хотя больница и предназначалась только для раненых и больных военнопленных, все же она должна была быть приравнена скорее к лагерю, ведь подчинялась же она до сих пор медотделу ставки, как и другие военные госпитали нашей страны.

Полковник Споре интересовался также охраной раненых военнопленных и теми причинами, которые мешали их изолировать от общения с другими пациентами больницы и городскими жителями. Одной из таких причин была малочисленность охраны, а другой — то, что больница располагалась в шести разных корпусах, боковые стены которых выходили на оживленные улицы. Обстановка в Коккола осложнялась тем, что охрана из 60 человек подчинялась коменданту города и в ее рядах были молодые шюцкоровцы 15—18 лет, которые «не знают пока еще цены приказа и не привыкли стараться. Их военнопленные не слушаются, так же, как, впрочем, и горожане. Начальник организации шюцкора рассказал, что ему пришлось при­звать молодых парней на помощь взрослым охранникам из-за нехватки последних, так как почти всех подчистую призвали в действующую армию».

Кроме многих других предложений, полковник Споре высказал пожелание о том, что военная больница № 28 в Коккола могла бы перейти в распоряжение штаба тыловых частей, как и все другие военные лечебные учреждения, к которым эта больница могла быть приравнена.

Предложение полковника было претворено в жизнь. Точно так же поступили и с другими больницами, где лечили раненых военнопленных, например, с 65-й в Лаппеенранта и с 63-й в Ути.

По мере роста числа военнопленных и вопреки предварительным прогнозам возрастала нужда в больницах. Больницы в Коккола и Лаппеенранта проработали весь период ведения Финляндией военных действий против СССР, и обе были переполнены нуждающимися в больнич­ном уходе военнопленными. На момент передачи пленных в октябре 1944 года в больницах содержалось 1565 пациентов. Несмотря на медицинский уход, в больницах в Коккола и Лап­пеенранта умерло 2001 человек, что показывает, на мой взгляд, насколько ослабевших пленных завозили в больницы.

Согласно документам, массовые заболевания и массовая гибель пленных пришлись в основном на период с сентября 1941 года по весну 1942-го. В это время больницы для военнопленных вышли из подчинения медицинскому отделу ставки и перешли в распоряжение штаба тыловых частей. В рапортах не говорится, насколько требуемая военным инспектором пол­ковником Споре дисциплина затруднила жизнь больным и раненым пленным, а врачам и другим работникам больниц прибавила хлопот. Во всяком случае подчинение больниц шюцкоровским организациям, над которыми стоял в качестве непосредственного начальника штаб тыловых частей, нисколько не улучшало обслуживания больных. Теперь командную власть медотдела ставки заменяли в военных больницах ретивые штабные офицеры тыловых частей со своими бредовыми расовыми догмами.

Произошла организационная ошибка. Ей предшествовала ошибочная трактовка военным ин­спектором полковником Споре приказа ставки от 29 июня 1941 года, который касался об­ращения с больными и ранеными военнопленными. По этому приказу требующие медицин­ского ухода пленные должны были перевозиться в 28 больницу для военнопленных в Кок­кола в специально подготовленных и утепленных одеялами вагонах. Не в лагерь, а в боль­ницу.

28 больница для пленных в Коккола получала приказы медотдела ставки и на медобслуживание больных, и по снабжению ее всем необходимым. Кроме этого, поступали туда и при­казы орготдела штаба тыловых частей, которые касались охраны пленных, что явилось естественным следствием присланного 29 июня 1941 года орготделом ставки приказа. Боль­ницу хотели подчинить специалистам, в данном случае медотделу ставки, как и другие воен­ные больницы в Финляндии. Поэтому ставка не давала согласия на переименование больницы, что также поддерживал полковник Споре. Больницы сохранили свои первоначальные названия даже после их подчинения штабу тыловых частей.

Эта ошибка была исправлена осенью 1943 года, когда Верховный главнокомандующий, маршал Финляндии Маннергейм, лишил штаб тыловых частей прав на управление военнопленными и подчинил лагеря и больницы штабу по делам военнопленных прямо при ставке. С этого момента с военнопленными стали обращаться по-человечески.

Штаб тыловых частей 1 июля 1941 года подписал приказ, который касался питания военнопленных. На следующий день интендантский отдел ставки утвердил своим приказом пайки для них. Во все лагеря по нашей стране были разосланы уведомления, в которых говорилось: «Паек «А» выдается военнопленным, не занятым физическим трудом. Паек «Б» выдается занятым физическим трудом пленным и пленным, относящимся к старшинам, и разного рода ответственным за что-то. Последним выдается еще и по три сигареты в день на одного чело­века...» Приказ подписали начальник интендантского отдела подполковник К. Саурио и начальник 1 интендантского отдела подполковник Э. Хеуден.

На практике выдача пленным двух разных пайков принесла свои неудобства. Поступали жалобы. Поэтому уже 29 июля штабу тыловых частей пришлось подписать новый приказ:

«Обеспечение военнопленных двумя видами пайков оказалось на практике делом довольно непростым... Вследствие сказанного выше разрешается с 1.8.1941 в питании пленных, по об­становке, пользоваться только пайком «А», делая при этом такое исключение, что действительно хорошо поработавшим пленным можно будет в качестве небольшого поощрения выдавать сухой паек даже вплоть до норм, обозначенных рамками ранее устанавливавшейся порции «Б».

И этот приказ ничего хорошего за собой не повлек, потому что он сократил бы питание всех пленных и повлиял на отношение к тяжелой работе в целом. Вследствие этого 1.8.1941 штаб тыловых частей был вынужден разослать третий приказ: «В дополнение к предыдущему циркуляру сообщаем, что пленным, старшим в группах или ответственным за что-либо, полагается паек «Б», как это раньше и было приказано. Когда же большая часть пленных все же выполняет работу, то в назидание остальным им полагается паек «Б».

Несмотря на эти приказы, система питания пленных оставалась неясной до конца, так как пленные содержались еще в запасных тюрьмах в Кёулиё, Карвиа, Хуйттисет и Пелсо. Там пайки для пленных намного превышали пайки, назначенные теперь. В своем приказе на имя начальника управления по делам пленных полковник К. Ваала писал; «...т. к. пайки для военно­пленных во всех лагерях по своим размерам и цене должны быть максимально унифици­рованы, надо бы обязать запасные тюрьмы уменьшить расход продуктов до нормы пайка «А» и исключить в лагерях всякого рода дополнительные нормы...»

Разница в пайках для военнопленных хорошо прослеживается в приведенной ниже таблице.

Вид еды                                паек «Ад/день          паек «Б»/день   паек финск. солд./день

сухой хлеб                            150 г                          250 г                          350 г

мука                                       150 г                          250 г                          350 г

масло                                     20 г                            20 г                            30 г

сахар                                      10 г                            10 г                            40 г

мясо                                       50 г                            50 г                            100 г

картофель                             500 г                          600 г                          600 г

На практике пайки военнопленных и по качеству, и по составу заметно отличались от приведенных в таблице. Лагерные изменения бросались в глаза больше всего. В лагере для военнопленных № 32 вместо кусочка масла давали ложку столового растительного масла. Его клали в каждый котелок в суп. Свиного мяса не было и в помине, его полностью заменяла конина. Конина частенько была совсем испортившейся, поэтому сваренный из нее суп приводил к болезням и, как следствие, давал необычайно высокие цифры смертности. Об этом пишет в своем рапорте военный инспектор полковник Споре 6 сентября 1941 года: «Как военнопленные, на­чальники лагерей, так и работодатели жаловались на скудость пайков в случаях, когда речь идет о тяжелом физическом труде. Начальники лагерей объявили мне, что до обеда производи­тельность труда гораздо выше послеобеденной — после 14 часов дня бросается в глаза измож­денный вид пленных. Я предлагаю поэтому чувствительную добавку в питании на таком тяжелом участке работ. В первую очередь желательно прибавить хлеба и картофеля...

Говоря о питании, не могу не упомянуть о том, что в Кеми варили голландское бочковое мясо, которое имеет такой страшный запах, что он не пропал даже после двухсуточного вымачивания, Наша охрана отказалась есть приготовленную из него еду. Но военнопленных заставил это сделать голод».

Причинами начавшихся в сентябре 1941 года заболеваний военнопленных и массовой смерт­ности среди них послужили, видимо, следующие моменты, освещенные полковником Споре в своем инспекторском рапорте. Пленные гибли, в частности, в Кеми и в других местах, а при­чиной тому считали только понос как следствие приготовления пищи из недоброкачественных продуктов. Современная медицина причиной смерти посчитала бы, наверное, пищевое отравле­ние, потому что оно здесь подходит гораздо лучше. Смерть вырывала из рядов мужчин в расцвете сил, которым физический труд не был в диковинку. К тому же в орглагере № 2 в Наараярви распространилась такая болезнь, как сыпной тиф, который также покосил много измученных голодом пленных.

Датировка массовых смертей пленных периодом с осени 1941 года по зиму 1942-го объясняется также и тем, что до зимы 1942 года в Финляндии еще не подготовились для продолжения военных действий против СССР. Мобилизация вооруженных сил как в Германии, так и в Финляндии дала хорошую почву для предположений, что война будет такой же молниеносной, как в Западной Европе. Это ощущается в рапортах военного инспектора Споре, где говорилось, что жилые бараки не следует изолировать друг от друга, ибо война предполагается скоротечной.

Уменьшение пайков для военнопленных почти наполовину против пайков финских солдат на фронте говорило и о том, что начальник снабжения при штабе тыловых частей также пред­полагал короткую войну. Жалобы пленных на скудость питания оправданы еще и потому, что им приходилось выполнять тяжелую работу в течение шести дней в неделю при помощи перво­бытных орудий труда и плохо одетыми.

Следователь разведотдела ставки О. В. Фрискберг пытался выяснить причины смерти военнопленных. В лагере № 9 (Кеми, местечко Айоссаари) за октябрь-декабрь 1941 года погибли 221 человек. Согласно протоколам допросов, причины смертей определены следующие: понос — где-то 55 процентов из всех случаев, общая слабость — 35 процентов, заболевание мышцы сердца — 5 процентов, голод и измождение — 2 процента, легочная астма — 1 процент, грипп — 1 процент, заражение крови — 1 процент (столбняк, видимо).

По поводу смертности пленных допрашивался обслуживающий персонал лагерного лазаретного барака — младший сержант медицинской службы П. Курппа, санитар из русских Болюра, а также старший по бараку пленный Марков. В некоторых случаях смерть была заверена военнопленным, «доктором» Навратовым. Во многих ответах на допросах встречаются такие утверждения:

«Пленные жаловались на недомогание, их освобождали от работы, они получали назначенные доктором лекарства и соответствующий уход. Несмотря на это, военнопленные гибли...»

В качестве основного лекарства без исключений применяли «горячий чай, камфару и ягодный сок». Просмотренные документы не подтвердили, участвовал ли в осмотре заболевших военно­пленных районный врач О. Форсман (он был врачом северо-западной региональной органи­зации шюцкора). В протоколах допросов его имя не упоминается, хотя ответственность за медобслуживание в 9 лагере для военнопленных была возложена как раз на него.

Такие же массовые смерти происходили и в лагере-филиале 9 лагеря, который распола­гался в волости Кемиярви, местечке Мянтуваара. Там допросы так же проводились под руководством начальника лагеря-филиала, фенриком (соответствует младшему лейтенанту со­ветской армии.— Прим. переводчика) И. Тойвоненым. Наряду с приказом по лагерю могли иметь место и такие дополнения, как: «Протокол допроса по поводу смерти военнопленного О 1454 от 25.9.1941-го.

Военнопленный О 1454 жаловался на болезнь утром 24-го сентября, и фельдшер из военнопленных Навротов перевел его на более легкую работу. Днем, где-то в 14 часов, его принесли с работы из леса, где он собирал остатки лесоповала для сожжения, на носилках. Охранник Юлёнен Ханнес сказал, что видел, как военнопленный упал в лесу и не смог больше подняться на ноги, и его в полубессознательном состоянии доставили домой.

Когда 25.9.1941 решили отправить всех больных из лагеря в лазарет в Айос, то пленного О 1454 уже не успели освидетельствовать у доктора в Кемиярви, т. к. утром он был найден в бараке мертвым. Фельдшер Навротов написал, что заключенный умер от язвы желудка.

Военнопленный О был похоронен в Мянтуваара, на территории кладбища погибших во время зимней кампании русских. На могиле поставили деревянный крест с личными данными этого человека».

В ноябре 1941 года лагерь в Айоссаари, волости Кеми, получил из орглагерей 1523 новых военнопленных. К тому моменту это был уже и так один из самых больших лагерей в Финляндии — он насчитывал около 4200 человек. Лагерь был полностью готов к приему плен­ных 10 июля 1941 года. Его организовали по приказу № 6/41 штаба северо-западной региональной организации шюцкора, который и назначил начальство, помощников начальников, основной штат лагеря. В первом приказе по лагерю его начальник, лейтенант У. Ханнула, установил организацию охраны лагеря. Его особенностью явилось устройство наблюда­тельных вышек с пулеметами из расчета по три солдата на одну. Вдобавок к надсмотрщи­кам и часовым на воротах полагалось еще по шесть вооруженных солдат. Таким образом, охрана лагеря была организована очень тщательно.

Большой круг забот начальника основного лагеря подтверждает посланное 25 июля 1941 года сообщение орготделу штаба тыловых частей: «Сообщаем, что собственностью зарегистриро­ванного в лагере для военнопленных № 9 военнопленного № У-1 является: портсигар (1 шт.), конфискован и хранится в сейфе лагеря, пакет № I».

При помощи таких второстепенных депеш и закодированных сообщений контрольный отдел ставки стремился к тому, чтобы в лагерях был полный порядок. То, что питание и меди­цинское обслуживание военнопленных несколько отставали, в документах не отражалось, что не давало повода командному отделу ставки как-то менять создавшееся положение. Да и к тому же смерть военнопленных продолжала оставаться делом обыкновенным всю зиму и весну 1942 года и в основном лагере № 9, и в его рабочих лагерях непосредственно на рабочих местах, на лесозаготовках.

Голод, болезни и массовая смерть не являлись отличительной чертой лагеря Айоссаари в Кеми. Такое положение царило по всей стране. Например, в инспекторском рапорте от 13.4.1942 по проверке 65 лагеря в Ути отмечено, что при 841 человеке, лежащем в лаза­рете, всего же изможденных от голода 853.

Явное безразличие выказывали войсковые соединения, отправляя в суровые зимние морозы военнопленных в орглагеря, например, из Петрозаводска, в холодных и наглухо закрытых ваго­нах для скота. В одной только партии пленных, отправленных 22 января 1942 года, из 158 человек 13 умерло уже в дороге. В партии того же отправителя 1 февраля 1942 года из 91 человека в вагонах осталось лежать 9... Бездушие влекло за собой смерть десятков военнопленных еще задолго до того, как они попадали в военную больницу.

Большое количество заболевших и умерших военнопленных в Финляндии заставило некоторых народных депутатов весной 1942 года задавать вопросы министерству обороны. В связи с этим полковник Споре высказал пожелание, чтобы штаб тыловых частей получил более широкие полномочия по использованию пленных в качестве рабочей силы, например, в сельском хо­зяйстве. В довершение ко всему он оставил генерал-майору Исаксону свой доклад о тех при­чинах, которые повлекли за собой ухудшение питания военнопленных и высокую смертность:

«У нас нет никаких причин предлагать нашим пленным излишнее питание, когда его в обрез для своего народа, но раз уж мы их в плен берем, то мы не должны дать им погибнуть от холода и голода, как дело, по сути, в эту зиму и обстояло. В этом плане расчеты на калорийность продуктов совершенно не совпадают с калорийностью на практике. Кроме того, уже в момент своего появления в лагерях многие пленные пребывают в таком плачевном физическом состоянии, что на восстановление их здоровья требуется гораздо больше продуктов, нежели для здорового организма. А на этот момент внимание обратили слишком поздно».

В инспекторских рапортах полковника Споре бросаются в глаза его забота о справедливом обращении с военнопленными, тревога за последствия их плачевного положения. В ставку приходили и иные рапорты, которые писал другой инспектор по делам военно­пленных при ставке, подполковник С. Бъёрклунд — в начале войны он служил начальником орглагеря для военнопленных в Настола. Пришедший в ярость от этих рапортов полковник Споре составил свое мнение: «Подполковник Бъёрклунд, который во время 1-й мировой войны сам был в плену у австрийцев, наверное, сравнил условия содержания пленных в тамошних лагерях с условиями в наших и пришел к выводу, что в наших лагерях они блестящие...»

В том же самом рапорте, датированном в Хельсинки 25.4.1942, полковник Споре приводит такое нарушение: русским пленным офицерам в лагере № 2 (Кёулиё) выдавали ми­нимальный паек военнопленного «А», т. к. они не занимались физическим трудом, тогда как в лагере № 21 в Ахолахти финноязычные пленные получали повышенный паек «Б». По мнению полковника Споре, в обоих случаях надо было изменить питание, потому что оно ни малейшим образом не отразилось бы на питании гражданского населения.

Полковник Споре понимал ответственность также и за послевоенную обстановку, за то, чтобы военнопленные потом на родине опровергли возможные нелестные суждения о нас. Судя по всему, полковник Споре не совсем верил в поражение СССР.

Представления военных инспекторов ставки полковника Споре и подполковника Бъёрклунда по поводу питания военнопленных заметно отличаются друг от друга. Полковник Споре под­черкивал, что пайки пленных должны быть оптимальными, чтобы пленные смогли окреп­нуть и были способны эффективно трудиться. Тогда как представление подполковника Бъёрклунда сводилось к тому, что по расчетам калорийности пайки должны остаться без изменений. Его, наверно, не очень-то интересовало, как недоедавший и голодный пленный мог выполнять так необходимую для народного хозяйства работу. Подполковника Бъёрклунда не волновала и массовая смертность военнопленных, влекущая за собой понижение авторитета Финляндии в глазах западных держав. Он также не желал видеть, что пленные своим трудом повышают благосостояние нашей страны, что старательный военнопленный заменял на сельхоз-работах ушедших на фронт наших мужчин и своим трудом держал на уровне производство жизненно важных продуктов, понижая тем самым экономическую зависимость нашей страны от Германии.

Болезни недоедавших военнопленных были не только прямым ударом по народному хозяй­ству нашей страны, но и являлись поводом для недовольства со стороны СССР и союзных ему западных стран.

Братские могилы военнопленных как горькие напоминания остались разбросанными в десятках населенных пунктах по нашей стране. На уже упоминавшемся кладбище при лагере № 9 в Айоссаари (Кеми) в братской могиле похоронен 1671 пленный, а в могиле филиала этого же лагеря в Мянтуваара (Кемиярви) — 380 пленных. Заболевшие военнопленные, как правило, не по­падали в военные больницы, а оставались лежать в бараках-лазаретах в орглагерях и гибли из-за неумелого ухода. Так, например, в братской могиле орглагеря № 2 в Наараярви (Пиексямяки) лежат 2788 пленных, а в братской могиле орглагеря № 1 в Настола— 1055.

Условия содержания пленных в основном лагере № 9 в Айоссаари (Кеми), согласно документам, были ненормальными, начиная с 1941 года. Примером тому может служить об­винение 51 пленного, предъявленное им военным трибуналом 29 марта 1943 года. Плен­ных обвиняли в «причинении ущерба (вредительстве) или в предрасположенности к этому». 13 человек было расстреляно, остальных освободили. А те 13 так и остались в братской могиле вместе со своими погибшими от голода товарищами. Смертность пленных видна на следующей таблице:

1.7.41—31.12.41                                               2369 умерших военнопленных

1.1.42—30.6,42                                                 11863        —»—

1.7.42—31.12.42                                               3063        —»—

1.1.43—30.6.43                                                 521        —»—

1.7.43—31.12.43                                               210        —»—

1.1.44—30.6.44                                                 185        —»—

1.7.44—25.11.44                                               116        —»—

Дата смерти неизвестна                                   около 350   —»—

Всего в плену умерло около 18700 военнопленных.

Я составил статистику смертности военнопленных, разбив ее на части по 6 месяцев в каждой. В качестве источника использовал работу «Статистика смертности военнопленных по месяцам в период 1941—44 гг.» (Хельге Сеппяля. Финляндия как агрессор в 1941 году, часть 6, стр. 134).

По данным исследования Института военной науки всего, военнопленных умерло 18318 чело­век. К немного большей цифре, а именно 18700 человек, пришли специалисты из конторы по оставшимся делам военнопленных. Я в своей статистике использовал как раз послед­нюю цифру, потому что из списков военнопленных, данных Институтом военной науки, видно, что в них отсутствуют' имена военнопленных, переданных снова немцам. Их количество никогда нельзя было определить точно. Об этом говорится в одном из источников (Аулис Блинникка. «Время контрольной комиссии»).

В работе (труде) Института военной науки «Военнопленные» имеется следующая заметка:

«Одной из главных причин большой смертности военнопленных было с самого начала их слабое питание. Вообще долгое время попавшие в плен страдали от недостаточного пита­ния и от больших перегрузок, что наверняка увеличивало их предрасположенность к заболеваниям».

По-моему, главной причиной высокой смертности военнопленных не были приведенные выше причины. Сдававшиеся в плен солдаты были, как правило, мужчинами в расцвете сил, которые начинали по-настоящему голодать только в финских лагерях, поскольку снабжение продоволь­ствием в них не было налажено даже согласно инструкциям. Об этом говорят факты вы­бивания дополнительного питания для пленных среди финских работодателей по личной их инициативе. Это же подтверждают рапорты военного инспектора полковника Споре. Высокой смертности способствовало также слабое медицинское обслуживание, так как лишь ничтожная часть страдающих от голода попадала в больницы.