Военнопленные в Финляндии 1941—1944

Эйно ПИЭТОЛА

Дисциплинарные наказания, порки и смертная казнь (расстрелы)

Циркуляр орготдела ставки № 616/Орг. 2/секр. от 5 августа 1941 года включал в себя распоряжения, на основании которых в лагерях надо было блюсти дисциплину. Подписанный полковником С. Исаксоном, он ничем не отличался по сути от принятой на оккупированной территории восточной Карелии палочной дисциплины. Таким образом, в отношении русских плен­ных и содержавшихся в концентрационных лагерях восточной Карелии и в Миехиккяля граж­данских лиц русского происхождения применялись одни и те же дисциплинарные наказания — по одним и тем же указаниям.

О дисциплинарных наказаниях речь шла и в сборнике инструкций применительно ко 2-му оргпагерю. Согласно сборнику начальник лагеря назначал наказание, а его исполнение зависело от начальника охранной роты. Начальник лагеря имел право посадить провинившегося в карцер сроком на 30 суток, офицер охраны — на 14 суток и офицер барака — на 7 суток. Короче говоря, срок наказания назначал в первую очередь тот, кто его давал. Степень вины в приказе орготдела ставки не определялась.

Более суровый вид наказания военнопленных, порку розгами, использовали практически во всех лагерях на территории нашей страны. Этот вид наказания использовался даже куда чаще, чем карцер. Исключение составляли лишь русские женщины из числа гражданского населения, которых нельзя было, согласно инструкциям, подвергать физическим видам наказаний.

Порка была настолько распространена в лагерях, что начальству приходилось в определен­ное время отчитываться об ее эффективности и обязательном применении перед комендату­рой по делам военнопленных при ставке. Лагерь № 32, например, откликнулся сразу. 2 июня 1944 года начальник 32 лагеря капитан А. Янтунен писал: «Для поддержания дисциплины и порядка среди военнопленных считаю обязательным наказание поркой». Адъютант лагеря Э. Яаскеляйнен приложил статистику:

1943 г.                в июне                14 пленных           порка

—»—                  в июле                9   —»—                —»—

—»—                  в сентябре          4   —»—                —»—

—»—                  в ноябре             2   —»—                —»—

—»—                  в декабре            4   —»—                —»—

1944 г.                в январе              2    —»—               —»—

—»—                  в феврале           5   —»—                —»—

—»—                  в марте               5   —»—                —»—

—»—                  в апреле              6   —»—                —»—

Итого: в лагере № 32 за отчетный период был выпорот в общей сложности 51 пленный. О количестве нанесенных ударов в ставку докладывать не надо было, хотя в лагерях нашлись бы данные и об этом.

Порки были публичным мероприятием, тогда как смертная казнь производилась без посто­ронних глаз. На время порок все пленные выстраивались замкнутой фигурой на плацу. В лаге­ре № 32 это напоминало, например, праздничное построение. Пленные стояли по четыре в ряд (в четыре шеренги) перед бараками. Посередине площади устанавливался на возвышении помост, на который животом должен был ложиться пленный, обнажившись перед этим до пояса.

Розгой служил привязанный к деревянной ручке пучок изолированной медной или стальной проволоки. Сильный удар этим пучком приходился, как правило, на спину пленного. Костей он не деформировал, но причинял адскую боль.

Количество ударов было заранее известно и провинившемуся, и экзекутору. В лагере № 32 экзеку­тором служил, между прочим, рослый младший сержант. Он бил беспощадно. Некоторые плен­ные вопили от боли, другие терпели без звука.

Порка была особенно отвратительным публичным наказанием. Офицеры лагеря всегда присутствовали на экзекуции и следили, чтобы все происходило по правилам. На месте также находилось нужное количество вооруженных охранников. Никаких перерывов во время порки не происходило. Экзекутор, младший сержант Н., был, видимо, добровольцем. Иногда нужно было выпороть нескольких пленных, поэтому мероприятие могло затянуться. Стоящим в парадном строю пленным не оставалось ничего, как наблюдать за физической расправой над своими товарищами,

Вряд ли кто считал, что публичные порки приносили какую-нибудь пользу. Среди многих тысяч пленных всегда совершались какие-то незначительные проступки. Одним из таких считался пронос в барак или другое место лишней пайки хлеба, припрятывание его там на будущее. Пайку потом находили во время проверки.

Другим наказанием дисциплинарного плана считалось выдерживание пленных по стойке смирно с тяжелым рюкзаком за плечами. Это наказание давалось и финским солдатам. Для них оно считалось одним из самых суровых, поскольку часто приводило к обмороку и потере сознания у более слабых солдат.

Каждодневным видом наказания пленных считалось выполнение сверхурочной работы в свободное время. Но так как за эту работу дополнительный паек не полагался, то она приводила, как правило, к ухудшению и без того слабого здоровья. Так же, если пленный не выполнял производственной нормы, он не получал полного пайка. На лесоразработках, к примеру, в Вуолийоки дневная норма подряда на расколку дров равнялась 2-м кубометрам. Изможденным пленным с разбитым инструментом в руках она была непосильна. Пленные, чувствовавшие себя немного поздоровее, помогали своим товарищам укладывать наколотые ими дрова в поленницы.

Если какой-нибудь проступок оказывался таким, что наказание выходило за рамки компе­тентности начальника лагеря, последний должен был доложить в военно-полевой суд данного армейского корпуса, на территории которого стоял лагерь. К таким проступкам относили, на­пример, попытки к бегству, порчу государственного имущества, поддержание связи с находя­щимися за пределами лагеря лицами с целью ведения шпионажа, распространение боль­шевистской пропаганды, попытки отказаться от работы, бунт, саботаж и уход с рабочего места без разрешения.

На территории оккупированной восточной Карелии почти не было никаких связей между местным гражданским населением и лагерями для военнопленных, или просто финны о них, может быть, не подозревали. Непосредственный шпионаж происходил таким образом, что мест­ные жители поддерживали связь с партизанскими соединениями и отрядами, организованными коммунистической партией.

Действительно, в некоторых районах партизаны атаковали местности, где находились русские военнопленные, стремясь вызволить их. Но ни одна попытка партизан не увенчалась успехом. А вот местное гражданское население пострадало крепко: 58 русских и карел было расстреляно за связь с партизанами и шпионаж. Пожизненное заключение получили 43 человека. Военными преступниками признаны 47 человек. Большая часть всех этих наказаний была произведена в Петрозаводске, куда в разные лагеря насильно перевели более 18 тысяч чело­век русского гражданского населения. К тому же там находился лагерь для военнопленных, подчиненный Карельской армии. В лагере содержалось 1500—2000 человек, которые использовались для всяких хозяйственных работ в армейских подразделениях.

Военно-административный штаб восточной Карелии верил, что когда-нибудь туда пришлют финноязычных пленных для отправки на работу в сельское хозяйство и на лесоповал, но таких досталось всего несколько сотен, и то из расчета на всю область.

Ненадежным оказался также организованный Братский батальон № 3, которому нельзя было полностью довериться на фронте. Из него на сторону советских войск перебежало более 30 сол­дат. Перебежчиками, наверное, руководило желание побыстрее спасти свою шкуру, а не борьба против большевизма.

В переданной немцами партии пленных были и эстонцы. Из них, а также из захваченных финнами в плен эстонских солдат и добровольцев был сформирован отдельный полк ПП-200. Военная деятельность этого полка также не оказалась полезной — несмотря на долгое его обучение военному ремеслу. Это больше всего сказалось в период контрнаступления русских войск летом 1944 года на Карельском перешейке, где как раз эти части стояли бок о бок с немцами недалеко от Уурас. Эстонцы защищали свой участок фронта в рядах немецких войск.

Практика наказания пленных в лагерях на территории Финляндии была довольно строгой. Судя по документам, хватало слов всего двух конвоиров, чтобы пленный оказался расстрелянным, причем явка этих конвоиров в суд была необязательна.

Целью этой книги ни в коем случае не является выяснение этих незаконных случаев расстрела, которые имели место в лагерях для военнопленных в 1941—1942 гг., в трудовых лагерях и по месту работы. В книгу вошли лишь несколько самых типичных случаев. В них привлекает внимание только та удивительная меткость стрельбы, которую проявляли расстрели­вавшие. Каждый солдат, побывавший на передовой, сам подтверждал, что в бегущего по лесной местности человека почти совсем невозможно попасть из винтовки. Поэтому объясне­ние, что пленный бросился бежать и не отреагировал на крик «стой!» и что конвоир стрелял в пленного и убивал, не всегда оправданно — именно из-за сомнительной правдивости таких рассуждений. То, что начальники лагерей и лагерей-филиалов верили таким утверждениям и поддерживали их, надо отнести к тому безразличию по отношению к русским пленным, кото­рое выказывалось еще в начале войны.

Можно также подвергнуть сомнению и те утверждения, что пленный мог якобы напасть на вооруженного конвоира, который в целях самообороны вынужден был пристрелить нападавшего. На это проливают свет следующие выдержки из протоколов допросов (имена расстреливавших конвоиров мною опущены).

«Протокол допроса в Куусиваара 5.12.1941 по поводу смерти пленного А № 1709 Симакова Николая Ивановича. 4.12.1941 в 16 часов при выходе с лесоразработок он напал на рядо­вого Ф., бывшего в конвое. Тот для самообороны выстрелил. Пуля попала пленному в грудь, вследствие чего смерть наступила мгновенно. Другой конвоир партии сказал, что с Ф. все так и произошло. Старший конвоя сержант Сёдерлинг Э.»

Это произошло в филиале лагеря № 9 в Кемиярви.

Среди документов встречаются также полуофициальные протоколы допросов, проводившихся начальником лагеря или начальником соответствующего лагеря-филиала. Вот выдержка из одного такого протокола:

«Приложение к приказу по части № 12/41. Протокол составлен по поводу попытки к бегству пленных А-252 и А-284 из лагеря № 9 от 2 октября 1941 года. Присутствовали фенрик Тойвонъоя, младш. сержант Йокисаари, младш. серж. Кивеля... Секретарем была помощник госпожа Тойвонъоя.

Л. рассказывает: «Ко мне подошел пленный в шапке из кошачьего меха и попросился схо­дить за дровами. Сначала я был против, но потом понял, что это было им нужно. С ним за дровами отправилось еще двое пленных. Эти другие стали брать сразу дрова возле забора, а первый сначала прошел по дороге метров 10 вперед, а потом зашел в лес и за кусты. Я пробежал за ним где-то метров 50, но его нигде не было видно. Прошло около 5 минут, после чего я подал сигнал тревоги. Велел одному из переводчиков сообщить о случившемся младш. серж. Йокисааринену».

Младш. серж. Кивеля рассказывает: «Посланный Л. переводчик сообщил мне о случившемся, я сразу бросился к Л., чтобы на месте разобраться с делом. После этого я побежал сооб­щить об этом старшему конвоя младш. серж. Йокисааринену и начальнику лагеря фенрику Тойвонъоя».

Младш. серж. Йокисаари рассказывает: «Я сразу же отправил трех охранников вдогонку сбежавшему пленному, а одного на велосипеде по дороге, чтобы отрезать беглецу дорогу... Позднее конвоиры (спустя где-то час) вернулись и сообщили, что они настигли двух бегле­цов, которые на предупредительные крики никак не отреагировали, а продолжали бежать вперед, и потому солдатам пришлось их пристрелить. Оба были убиты».

К протоколу было приложено описание события начальником лагеря:

«В 16.30. 2.10.41 младш. серж. Кивеля объявил мне, что один из военнопленных в 16.15 покинул территорию лагеря и исчез в соседнем леске. Получил также сообщение и старшего конвоя, младш. серж. Йокисаари, что сразу вслед беглецу была отправлена погоня. Где-то около 17.00 до лагеря донеслось 4-5 выстрелов. Спустя некоторое время в лагерь вернулась посланная погоня, и все мне доложили. Местные условия (сумерки, редкая заселенность района и частота попыток к бегству) принимая во внимание, считаю действия конвоиров правильными, от инструкций и за рамки действий охраны не заходящими. Кемиярви, Мянтуваара, октябрь, 6-е, 41. фенрик И. Тойвонъоя, начальник лагеря № 9 С».

За попытку к бегству пленный попадал под действие полевого суда. Так происходило и тогда, когда беглеца удавалось поймать. Наказанием в таком случае почти всегда без исключений являлась смерть.

Насчет пытавшихся бежать военнопленных существовали четкие инструкции при каждом лагере. У охраны имелось право стрелять по ногам беглеца прицельным огнем. Если тот не реагиро­вал на крик «стой!», инструкция разрешала использовать огнестрельное оружие по своему усмотрению. Без такого права ни о какой охране и речи быть не могло.

Пленные пользовались случаем для побега крайне редко потому, что не всегда они были готовы к изнурительному переходу на многие сотни километров по вражеской территории и не всякий считал себя настолько подготовленным, чтобы суметь обмануть погоню. Некоторым все-таки удавалось совершить этот переход и счастливо достичь расположения своих войск. Об этом есть уведомление от 11 мая 1944 года из действовавшего на территории 3-го армей­ского корпуса лагеря № 32, которое касалось организации погони за бежавшими плен­ными:

«С наступлением лета ожидается увеличение попыток побегов пленных. Для организации быстрой и эффективной погони в случае предпринятой попытки приказываю создать так называемую ударную группу при основных лагерях, а также во всех лагерях-филиалах и трудовых лагерях... У командира ударной группы в планшете всегда должны быть наготове карта округи и компас. В продовольственном складе должен быть всегда наготове 3-х суточный паек на каждого члена ударной группы и на собаку. Оружие тоже должно всегда нахо­диться в боевой готовности... По мере необходимости группа должна сниматься в погоню без особого на то приказа. Время не должно теряться впустую ни капли, ударная группа должна приступать к своим обязанностям мгновенно и выполнять их быстро и на уровне. В случае отбытия в отпуск члена ударной группы начальник лагеря-филиала должен найти на его место подмену. Отличившиеся члены ударной группы могут поощряться отпусками (напр., в случае задержания беглого пленного).

Начальник 32-го лагеря капитан А. Янтунен, помощ. нач. лейтенант Г. Тёрнгвист».

На территории действий 3-го армейского корпуса, в прибеломорской Карелии и почти во всех волостях Кайнуу, действовали и лагеря-филиалы, и производственные участки. Ближайшие лагеря находились всего в 25 км от линии фронта и от деревень, где жило восточно-карель­ское коренное население, прибеломорские карелы. Двое местных юношей попытались бежать, но набившие руку в преследованиях ударные группы 8-го егерского батальона приграничных войск настигли их. В деревне Вуоккиниеми почти год продержался партизанский связник. С его поимкой обнаружилась и радиосвязь... Все это породило беспокойство в финских под­разделениях, поскольку партизанам удалось разгромить финские гарнизоны в деревнях Латеаярви и Паахкомиенваара и взять в плен комендантов, назначенных военной администрацией восточной Карелии.

Связь с партизанами каралась или смертной казнью, или пожизненным карцером. Такие случаи рассматривались военно-полевым судом. Кроме того, свои допросы проводила и государ­ственная полиция, особенно, если в это время обнаруживалось, что задержаны десантники, знающие финский язык и заброшенные в расположение финских войск со шпионскими целями. В период 1941—1944 гг. через финские военные суды прошло более 1600 человек из коренного населения восточной Карелии. Наказаниями были и расстрелы, и штрафы.

Немцы на занятых ими территориях в карельском Прибеломорье относились к коренному населению жестко. Они практиковали здесь такую же оккупационную политику, которую хорошо усвоили особенно в Белоруссии, на Украине, а также в Прибалтике. Пойманных беглецов вешали вдоль дорог, и они висели так на устрашение другим. Признанные партизанскими связниками или просто сочувствующие также убивались открыто.

Такая практика для финнов на занятых ими восточно-карельских территориях была чуждой. Летом 1944 года во время большого наступления, когда финские войска были переведены из карельского Прибеломорья на южные фронты, коренное население края осталось под сапогом немецкого оккупанта. Наглое поведение немцев вызывало ужас у тогдашнего карельского граж­данского населения. Немцы насильно отнимали для своих нужд скот и резали его для своих солдат. Когда между Финляндией и СССР было заключено перемирие, население карельского Прибеломорья и направлениях Кестеньги и Ухты начало перебираться за арьергардом финских войск в Финляндию. В Прибеломорье остались немцы. Они сожгли там дотла приграничные деревушки, заминировали дороги и мосты, прежде чем советские войска успели подойти в этот район.

Насилие, проявленное немцами по отношению к гражданскому населению во время войны, приписывали и финским оккупационным войскам, а также штатам лагерей для военнопленных. Условия жизни гражданского населения карельского Прибеломорья во время войны резко от­личались от условий жизни в Олонце. В беломорских деревнях проживали одни только карелы, и финны не строили поэтому для них переселенческих лагерей. Жители оставались в тех домах, в которых они находились до войны. Трудоспособное население в большей своей части примкнуло к Советской Армии, что, конечно, явилось для нее хорошим подспорьем. Партизаны в Прибеломорье вели активную борьбу, хотя им приходилось делать длительные марши-броски со своих далеких баз до финских объектов или пограничных сел.

Возмездие ожидало финнов и карел, посланных в Финляндию со шпионским, разведывательным или диверсионным заданием. Приговоры выносились или военным трибуналом, или военно-полевыми судами. На основе окончательных подсчетов выяснилось, что военным трибуна­лом был приговорен за период 1941—44 гг. 201 пленный, относившийся к советским вой­скам. Из них 82 человека были приговорены к смертной казни. Военно-полевыми судами было приговорено к разным видам наказания в 1941—44 гг. всего 311 пленных, из них к смертной казни 242 человека. Эти сведения получены из хранящихся в Военном архиве итоговых списков приговоренных.

Уникальную борьбу вели в камерах-одиночках лагеря № 32 приговоренные к смерти десантни­ки — родившийся в Оулу Мартти Клеметти и житель Турку Карл Херманссон. Оба были за­держаны в Кайнуу осенью 1943 года, когда на парашютах опустились в незнакомую тайгу. Выброшенный с ними радист погиб — его парашют не раскрылся. Четвертый из группы сам сдался в руки финнов, чем спас себе жизнь,

Клеметти во время кризиса 1930-х годов переехал в СССР. Херманссон перешел линию фронта и согласился стать разведчиком. Они попались одетыми в финское военное обмундирование и оба по решению военно-полевого суда 3-го армейского корпуса были приговорены к смертной казни за шпионаж.

Дело было бы закончено в один момент, но государственная полиция взяла Клеметти на допросы. Следователь государственной полиции Н. Суомела «гостил» у арестованного Клеметти иногда неделями. Материал для изучения пополнялся. Пришли зима 1944 года и весна. Оба заключенных были закованы в надежные железные кандалы — каждый в своей одиночке — до тех пор, пока в июне 1944-го кандалы не сняли, и пленные смогли прогуливаться внутри своих специальных загородок и наблюдать за жизнью на воле. Охрана уже была наготове и ожидала, что приговор, видимо, не будет приведен в исполнение, так как за это время уже несколько шпионов было отправлено в свой последний путь.

Но, видимо, профессиональный интерес госполиции был удовлетворен. В одно утро раннего лета пришли военные полицейские. Приговоренных снова заковали, и их путь на место казни в Пёллянлахти начался. Клеметти смотрел прямо в глаза своим палачам, пока его яркая жизнь не оборвалась в грохоте выстрелов...

Летом 1944 года в лагере № 32 произошел и другой, привлекший много внимания, случай массовой казни. На обочине шоссе, ведущего к линии фронта, в районе Ухты была замечена группа из пяти вражеских солдат, наблюдавших за движением. Вся группа сдалась в плен, и их привезли в 32-й лагерь. Одетые в советскую военную форму пятеро молодых парней занимались уже кто чем мог по хозяйству, когда военно-полевой суд приговорил их вдруг к смертной казни. Только один карельский паренек, говоривший по-фински, остался в живых. Приговоренных расстреляли уже на следующий день утром... Этот случай заслуженно вызвал большое удивление и кривотолки среди персонала лагеря. Дело было, видите ли, в наказании как устрашении для пленных. Мало того, финноязычный пленный уцелел, а русские были расстреляны. К тому же группу нельзя было назвать шпионской.

Документы ничего не говорят о самоуправстве, связанном с лишением жизни военноплен­ных (самовольные расстрелы и т. д.). При показательном расстреле 15 пленных на территории шюцкоровской организации Савонлинна волости Керимяки, местечке Риитасеисуола, утверждалось, что идет расправа с участниками «восстания», хотя 45 процентов пленных этого производствен­ного участка уже погибло от голода и болезней (так записал в своем рапорте военный инспектор при ставке по делам военнопленных полковник Споре). Из-за распутицы инспек­тору не удалось выяснить причину этого группового расстрела и виновных, разрешивших его.

Тем не менее в Военном архиве в Хельсинки имеются документы, подтверждающие «законные» расстрелы советских военнопленных. Эти закончившиеся смертной казнью случаи были предварительно рассмотрены или военным трибуналом, или военно-полевыми судами при армейских корпусах регулярной армии.

В итоговых реестрах приведенные смертные казни не представляют всех казненных. В них отсутствуют, например, имена пленных 7-го лагеря из Ханко, которых казнили по решению военного трибунала. Так же из казненных по решениям военно-полевого суда при 3-м армейском корпусе присутствует всего несколько имен. Статистика, таким образом, дает неполные сведения. По ее данным получается, что 75 процентов всех казненных приходится именно на 1941—1942 годы. Во всяком случае уже эти данные подрезают крылья тем утверждениям, согласно которым в Финляндии не убивали военнопленных якобы совсем.

По статистике военным трибуналом рассмотрено 125 обвинений в шпионаже, 80 человек были наказаны смертной казнью путем расстрелов. Особое обвинение касалось девяти военнопленных из 9-го лагеря. Сначала под судом военного трибунала находился 51 военнопленный, об­виняющийся «во вредительстве или пособничестве ко вредительству». В конце концов 13 пленных получили в наказание смертную казнь, а остальные... были признаны невиновными. Приговор был приведен в исполнение весной 1943 года. Кроме обвинений в шпионаже, военный трибунал рассматривал дела по самовольному отступлению со своих позиций, побегам, саботажу, убийствам и т. д. Некоторые были приговорены к заключению пожизненно в исправительную тюрьму. Перемирие освободило таких заключенных.

Согласно статистике, военно-полевыми судами были рассмотрены и признаны виновными 312 военнопленных, более 242-х из которых получили в наказание смертную казнь и были расстреляны. Военная полиция приводила в исполнение смертные приговоры в определенных для этого местах, часто уже на следующий день после их вынесения. Особое внимание среди приговоренных к смерти привлекают финские имена. В реестре их 98. Приговоренные представляли широкий круг профессий. Согласно своим воинским званиям, подавляющее число составляли рядовые или унтер-офицеры. Из высшего офицерства был только один майор воздушных сил. Арестованных за разведывательную и партизанскую деятельность ожидало исклю­чительно обвинение в шпионаже и государственной измене. Обвиненных в шпионаже и сабо­таже ожидала смерть после решения даже экстренного суда (зачитывалось на месте небольшое обвинение и тут же следовал расстрел на месте).

Архивы не проливают света на то, составляли ли во время приведения в исполнение смерт­ных приговоров протоколы военно-полевые суды. Сведения личного плана на расстрелянных заносились в специальные реестры, где отмечали и номер части, из которой был казненный. Кроме того, указывались: имя и фамилия, гражданская профессия, военное звание, время и место совершения преступления, место отбытия заключения, причины ареста, степень виновно­сти и возможный срок, если речь не шла об убийстве, начало приведения в исполнение приговора или возможное освобождение. На некоторых распространялось действие заключенного между Финляндией и СССР мирного договора, так что от приговора они полностью освобожда­лись. В некоторых случаях осужденный умирал до объявления ему меры наказания.

Военный трибунал требовал от приговоренных к смертной казни, кроме бумажных формаль­ностей, выполнения специального ритуала. Об этом говорится в докладе об исполнении смертных приговоров 13 апреля 1943 года в 7-м лагере в Ханко:

«Протокол составлен военным трибуналом в 7-м лагере 22 февраля 1943 г. по данному им приказу по приведению в исполнение смертного приговора в отношении группы военно­пленных.

«...Назначено, что военный трибунал, согласно своему же приказу от 22 февраля 1943 года, рассмотрев по параграфу 64 Кодекса военных преступлений дело содержавшихся в 7-м лагере военнопленных Александра Соснина, Ивана Максимова, Василия Пархоменко, Александра Горбу­нова, которые, будучи уже пленными, были уличены в пособничестве врагу, приговорил их к высшей мере наказания, но обязав предварительно возместить государству нанесенный ими ущерб, выплатив деньги в сумме семнадцати тысяч восьмисот семидесяти восьми (17878) марок.

Советский военнопленный № У-1304 Пархоменко Василий Анисимович, житель станицы Новедерянской Новоминского района Краснодарского края. 3.4.1943 г. В 6.00 часов данному пленному был зачитан параграф первый в переводе на русский язык. При этом замечено, что у под­следственного в Финляндии нет никакого имущества, с помощью которого он мог компенсиро­вать нанесенный им ущерб. После этого с ним некоторое время разговаривал военный пастор К. Кох, давая благословение Всевышнего. 3.4.1943 в 6.15 в районе Ханко, на кладбище, не­далеко от ведущей в Тактом дороги, Василий Пархоменко, согласно вынесенному ему приговору, был расстрелян.

Присутствовавший на казни врач 7-го лагеря, капитан медицинской службы К. Лундмарк подтвердил, что осужденный действительно убит, после чего тело было предано земле на вышеупомянутом кладбище для военнопленных. На могиле поставлен деревянный крест с име­нем расстрелянного. Достоверность случившегося подтверждаем: лейтенант Э. Стенхольм, фенрик П. Кнууттила.

Советские военнопленные;

№ С-3275 Горбунов Александр Николаевич, из деревни Петанино Варнавенского района Горьковской области,

№ Х-2253 Максимов Иван фокич, житель деревни Гололобово Кардымовского района Смоленской области,

№ 0-7179 Соснин Александр Петрович, житель деревни Прогресс Пришекснинского района Вологодской области.

13.4.1943 в 5.30 вышеупомянутым военнопленным зачитали приведенное в первом параграфе решение военного трибунала и на финском языке, и в переводе на русский язык и под­твердили, что у осужденных в Финляндии действительно нет никакого имущества, с помощью ко­торого они могли бы возместить нанесенный ими ущерб. После чего военный пастор К. Кох немного побеседовал с ними, благословив двоих из них от имени Всевышнего, т. к. третий отказался.

13.4.1943 в 5.45 в районе Ханко, на кладбище, недалеко от ведущей в Тактом дороги, Александр Горбунов, Иван Максимов и Александр Соснин, согласно вынесенному им смертному приговору, были расстреляны,

Присутствовавший на казни врач 7-го лагеря, капитан медицинской службы К. Лундмарк подтвердил, что осужденные действительно убиты, после чего тела были преданы земле на вышеупомянутом кладбище для военнопленных. На могилах поставлены деревянные кресты с именами расстрелянных.

Достоверность случившегося подтверждаем: лейтенант Э. Стенхольм, лейтенант Э. Тейни-ваара».

В Финляндии расстреливали военнопленных и по решению официального суда, и по не­официальному приказу какого-нибудь начальника лагеря, и даже по личной инициативе лю­бого солдата охраны. Говоря без преувеличения, среди приговоренных к высшей мере наказа­ния был только один случай, когда военнопленный действительно набросился на конвоира и тем самым заслужил смерть.

В братской могиле в Ханко, неподалеку от дороги, ведущей в Тактом, покоится прах 144 советских военнопленных.