Организация концлагерей
При регистрации местного населения, согласно приказу маршала
Маннергейма, значительную часть русских отправили в концлагеря. Во время
второй мировой войны само слово «концлагерь» вызывало ужас. Они
воспринимались как символ ненависти к человеку, как предпри¬ятия по
планомерному уничтожению лю¬дей. Немецкие лагеря стали реальным
во¬площением бесчеловечности.
Финские концлагеря, конечно, нельзя сравнивать с немецкими лагерями
смерти, хотя их названия и сведения, которые проса¬чивались из лагерей,
создавали о финнах не¬сколько иное впечатление.
Воинские подразделения на захваченных ими территориях учреждали первые
концлагеря, в которых порядок соблюдался по-разному. В 1941 году в
районе Петрозавод¬ска было создано шесть концлагерей. Лаге¬ря были
созданы в Алавойнене и Святнаволоке. Были организованы также временные
лагеря, впоследствии закрытые, за исклю¬чением «дисциплинарных» лагерей
в Колвасъярви и Киндасово.
В мае 1942 года, согласно установленным для концлагерей правилам, в
ведении военного управления лагерей находились:
— ненациональное население, вывезен¬ное с прежнего места жительства, где
его пребывание по военным соображениям бы¬ло нежелательным;
— политически неблагонадежные — наци¬ональные и ненациональные;
— в исключительных случаях — лица, чье пребывание на свободе было
нежелательным.
Это давало военному управлению практи¬чески неограниченные права
заключать людей в концлагеря по своему усмотрению.
Эта же инструкция содержала указания заключенным и лагерной
администрации. Указания исходили явно из секретных орга¬нов власти. В
основе своей они были следующими.
Помещенным в лагеря следует соблю¬дать порядок и чистоту. Заключенным
надо быть старательными, честными и добросо¬вестно относиться к работе.
С 21 часа и до 6 не занятые на работах должны находиться в помещениях.
Разговоры о государственных и военных делах в лагере запрещены.
Зак¬люченному в лагерь запрещается общение с посторонними людьми. Каждый
заключен¬ный обязан немедленно доложить о лицах, без разрешения
появившихся на территории лагеря или в помещении для заключенных.
Заключенным в лагере категорически за¬прещается иметь крепкие напитки,
литера¬туру, оружие, боеприпасы и взрывчатку. Заявления заключенных
передаются руко¬водству лагеря через старшего по бараку. Отправление и
получение почты произво¬дится через управление лагеря.
Неповиновение и попытки к бегству пре¬секаются самым строгим образом,
вплоть до применения оружия. Этот пункт давал служащим лагеря
неограниченное право ис¬пользовать для наказания оружие. В прави¬лах
также сказано, что обращение с заклю¬ченными в лагере должно быть
гуманным и соответствующим законам и что продолжи¬тельность рабочего дня
для них устанавлива¬ется начальником лагеря. Последний пункт означал,
что рабочий день внутри лагеря мог быть более длинным, нежели за его
пределами, где придерживались распоряд¬ка, действующего в Финляндии.
Требование соблюдать тайну о лагерях читается в следующем пункте: «О
лагерных делах категорически запрещается говорить посторонним». Это было
обязательным как для заключенных, так и для охраны. Понят¬но, что не
хотели обнародования сведений о состоянии в лагерях и применяемых
наказа¬ниях. Вероятно, поэтому имена многих слу¬жащих лагеря и их дела
остались неизвест¬ными.
Для руководства лагерей были разрабо¬таны меры наказания заключенных.
Самым незначительным наказанием считались ра¬боты вне очереди. Затем
простой и строгий арест. Самыми жестокими — телесные на¬казания, до 25
ударов, Мерикоски утвер¬ждает, что обычные наказания могли назна¬чать
лагерные чиновники, но телесные толь¬ко комендант лагеря. Телесные
наказания женщин были запрещены.
в апреле 1944 года концлагерям, к тому времени переименованным в лагеря
для перемещенных лиц, были выданы новые уста¬новки по укреплению
дисциплины. Причем, удивительно, что меры наказания были уже¬сточены.
Хотя Финляндия в то время и от¬клонила советские предложения о
заключе¬нии мира, но воина была уже проиграна.
По новым правилам определялись следу¬ющие наказания:
— снятие с особо доверенной работы;
— выполнение внеочередных работ до восьми раз;
— выполнение работ без оплаты до 30 су¬ток;
— заключение в карцер; в освещенный до 30 суток и в темный — до восьми
суток. При совмещении наказаний — в освещенный карцер до 45 суток, а в
темный до 12. Эти наказания могли быть усилены твердой по¬стелью;
— телесные наказания до 25 ударов;
— заключение в дисциплинарный концла¬герь.
Коменданты концлагеря и лагерей для пе¬ремещенных лиц могли дать любое
наказание, другие лагерные начальники могли оп¬ределять первый, второй и
четвертый пункты наказаний, а также сверхурочные рабо¬ты, выполнение
работ без оплаты до 15 су¬ток и телесные наказания до десяти ударов.
Морозов пишет о применяемых финнами наказаниях несколько иначе. По его
утверждению, финны усиленно использовали те¬лесные наказания. Советских
людей избивали по разным причинам резиновыми дубин¬ками, палками и
плетьми.
Далее Морозов уверяет, что у финнов было правилом наказывать за
нарушения заключением в карцер на двое или трое суток без питья и что
советских людей в лагерях пытали и истязали, расстреливали за самые
незначительные проступки, не щадя даже детей.
Поскольку сведения, приведенные Моро¬зовым, показались преувеличенными,
а у финнов не было никакой охоты к воспоминаниям, то автор четырежды
ездил в Петроза¬водск для встреч с людьми, которые могли бы дать
достоверные сведения. Писатели Карелии, да и все мои собеседники
отне¬слись с участием и желанием помочь и орга¬низовали встречи с
нужными для этого ис¬следования людьми. Важным источником знания была
фотография, помещенная в книге Исаака Бацера, это фотография, сде¬ланная
корреспондентом Галиной Санько в Петрозаводске в 1944 году сразу после
ос¬вобождения. Фотография была опубликована в советской и иностранной
печати толь¬ко в 1966 году. Опубликована была в надеж¬де найти тех, кто
находился тогда за колю¬чей проволокой.
У автора была возможность побеседо¬вать с находящейся в правой части
снимка, тогда 9-летней девочкой Клавдией Соболевой, сейчас имеющий
высшее образование Клавдией Нюппиевой.
О мерах наказания, применяемых финна¬ми, Клавдия Нюппиева рассказывала
прямо, без прикрас. Финны при детях расстрелива¬ли заключенных,
назначали телесные нака¬зания женщинам, детям и старикам, невзи¬рая на
возраст. Также она рассказала, что финны перед уходом из Петрозаводска
рас¬стреляли молодых ребят и что ее сестра спаслась просто чудом.
Согласно имею¬щимся финским документам, расстреляли лишь семерых мужчин
за попытку к бегству или другие преступления. Во время беседы
выяснилось, что семья Соболевых одна из тех, которые были вывезены из
Заонежья. Матери Соболевой и ее шести детям при¬шлось трудно. Клавдия
рассказала, что у них отобрали корову, они были лишены на месяц права
получать продовольствие, по¬том, летом 1942 года, их перевезли на бар¬же
в Петрозаводск и определили в концла¬герь номер 6, в 125 барак. Мать
сразу попа¬ла в больницу. Клавдия с ужасом вспомина¬ла проводимую
финнами дезинфекцию. Люди угорали в так называемой бане, а по¬том их
обливали холодной водой. Питание было плохое, продукты испорченные,
оде¬жда негодная.
Лишь в конце июня 1944 года они смогли выйти из-за колючей проволоки
лагеря. Их было шестеро сестер Соболевых: 16-летняя Мария, 14-летняя
Антонина, 12-летняя Раи¬са, девятилетняя Клавдия, шестилетняя Евге¬ния и
совсем маленькая Зоя, ей не исполни¬лось еще и трех лет.
Рабочий Иван Мореходов рассказал об отношении финнов к заключенным: «Еды
было мало, и та была плохая. Бани были ужасные. Финны не проявляли
никакой жа¬лости».
О наказаниях в лагерях и возможных при этом случаях злоупотребления нет
никаких документов, из которых можно было бы найти подтверждения
сказанному...
После окончания войны руководитель Контрольной комиссии А. Жданов
передал 19 октября 1944 года премьер-министру Финляндии У. Кастрену
список, в котором значился 61 человек, которых необходимо было задержать
за военные преступления. По этому не очень ясному списку задержа¬ли 39
человек, из которых почти все служи¬ли в Восточной Карелии.
Изучая этот составленный с ошибками список, удалось выяснить, что в
дополнение к именам военных комендантов, 34 челове¬ка были на службе в
штабе военного управ¬ления, в основном в лагерях, и шесть чело¬век в
лагерях военнопленных.
По списку, переданному Ждановым, с ок¬тября 1944 года по декабрь 1947
года было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за
отсутствием вины, 14 нака¬заны лишением свободы и один — штрафом.
Бывшие военные коменданты В. А. Котилайнен и А. В. Араюри после войны
уехали из Финляндии. Их имена также были в спи¬ске Жданова, их обвиняли
в неравном распределении продуктов и использовании дет¬ского труда. С
обоих обвинение было снято после их возвращения в Финляндию в 1948 и
1949 годах. На основании финских докумен¬тов оба они обвинялись в
расизме, но уже в конце 40-х годов финские юристы не расце¬нивали это
как преступление.
По мнению доктора права Ханну Рауткал-лио, никакого состава преступления
в сущности не было. «Правду в отношении к граж¬данскому населению надо
искать между крайностями. Там, конечно, были отклоне¬ния, но комиссия
Куприянова в своем рапор¬те объявила преступным почти все, что де¬лали
финны».
Ссылка на рапорт комиссии Куприянова не является достаточно
убедительной. Надо помнить, в каких условиях и как быстро обя¬зан был
Куприянов предоставить рапорт и к чему обязывало собственное его
положе¬ние. Наши документы тоже лишь слегка ос¬вещали суть дела. Нельзя
не учитывать и по¬явившиеся позднее в Советском Союзе ис¬следования,
публикации и записи свидете¬лей.
В Карелии далеко не всех оккупантов вспоминают одинаково. Партизанская
ради¬стка Сильвия Паасо 28 марта 1986 года рас¬сказала, что шелтозерский
комендант капи¬тан Ориспя был человек сдержанный, мяг¬кий. Один раз
финны задержали группу пар¬тизан, в которой была и сама Паасо, но не
стали расстреливать, хотя основания для этого у финнов были.
Эта книга подтверждает преступление финнов, в особенности против
ненационального населения. Сама атмосфера концент¬рационных лагерей,
многочисленные пере¬мещения населения, новые преобразова¬ния,
расформирования лагерей и нежела¬ние вспоминать пережитое явились
причи¬ной того, что после окончания войны жалоб на обращение в лагерях
было относительно мало. В то же время в отношении финнов к военнопленным
было выявлено много жестокостей.
По заявлениям бывших военнопленных обвинения были предъявлены 1381
человеку лагерного персонала, из которых подверг¬лись разным наказаниям
723 человека, ос¬вобождено от наказания было 658 человек. Обвинялись они
в 42 казнях, 242 убийствах. Было семь случаев, приведших к смерти по
просьбе самих военнопленных, 10 случаев смерти в результате истязаний,
восемь на¬рушений права собственности, 280 должно¬стных нарушений и 86
прочих преступлений. На основании этих преступлений нельзя с полной
достоверностью судить об отноше¬нии к заключенным в концлагерях, но
все-таки видно, что многие установки для лаге¬рей военнопленных и
концлагерей были одинаковыми.
Заключенные в концлагерях не могли ра¬ботать в полную силу, да едва ли и
хотели. Они чувствовали себя униженными и унижа¬емыми со стороны
оккупантов.
Пища в концлагерях, несмотря на завере¬ния финнов, в 1942 году была
скудной и часто недоброкачественной. Зарплата была ни¬чтожной, да из нее
еще удерживалась часть за дополнительное питание, так что дневная
зарплата была около пяти марок.
Для сравнения напомним, что дневное жа¬лование финского солдата до
1.8.1943 года было 12 марок, а затем 16 марок, у фельд¬фебеля на
протяжении всей оккупации днев¬ное жалование составляло 35 марок, у
капи¬тана — 45 марок плюс полное довольствие. Квалифицированные рабочие
из националов получали 7—10 марок в час.
Из рассказа подпольщицы Марии Мелентьевой 30 августа 1942 года: «Из
лагерей доходят сведения, что советские люди под¬вергаются истязаниям,
издевательствам, го¬лодают. Больных, детей и стариков выгоня¬ют на
непосильные для них лесные и дорож¬ные работы».
Морозов приводит те же самые сведения, что и казненная финнами Мария
Мелентьева. Рано утром захватчики вели заключен¬ных под конвоем на
тяжелые работы, невзи¬рая на их возраст и состояние здоровья. Зи¬мой
людей выводили на лесные и дорожные работы в рваной одежде и обуви.
Рабочий день длился с шести утра до восьми вечера. На день выдавали
200-300 граммов плохого хлеба. Иногда добавляли к хлебу мороже¬ную
картошку и испорченную конину. Бес¬человечное обращение и принудительные
работы, особенно в лесу, где оплата была мизерной, изматывали людей.
Свидетельства Морозова и Мелентьевой соответствуют обстановке весной и
летом 1942 года, но уже позднее она была не та¬кой. Советские
исследователи по вполне по¬нятным причинам описывают самое крити¬ческое
время.
В беседе со мной в марте 1986 года быв¬шие заключенные концлагеря биолог
Мария Нюппиева и рабочий Иван Мореходов во многом подтвердили написанное
Морозо¬вым. Рабочий день, правда, был примерно таким же, как у финнов,
но в самих лагерях зачастую удлиняли время работы.
Скудость заработка заключенных была признана и финнами. Летом 1942 года
капи¬тан Сихвонен в штабе военного управления докладывал: «В части
заработка заключенных концлагеря рюссей следует заметить, что
ус¬тановлением относительно сносной зарплаты можно бы хоть в какой-либо
мере уменьшить их ненависть по отношению к финнам. Сейчас дневная
зарплата у мужчин 9 марок, а у жен¬щин 7 марок, из которых удерживают
еще 4 марки за дополнительное питание».
В 1942 году заключенные испытывали сильный голод, и им выдавали такую
пищу, которую отказывались есть финны. На ра¬боты отправляли стариков и
в какой-то мере детей, в основном же работали женщины.
Возможность использовать заключенных на тяжелых работах была ограничена
потому, что значительная часть из них были не¬трудоспособные старики и
дети. К примеру, на лесных работах в начале 1942 года было 967 человек,
а в начале 1943 года 1582 чело¬века, в большинстве женщины. Численность
мужчин неизвестна, поскольку заключен¬ных не подразделяли на мужчин,
женщин и детей, как это делалось с местным населе¬нием. Все они по
документам значились просто заключенными.
На лесных работах доля заключенных, к великой досаде финнов, была лишь
2-16 процентов от общей численности работаю¬щих там. Правомерно задать
вопрос, а был ли резон использовать на тяжелых работах такое небольшое
количество истощенных, оборванных людей?
Можно только удивляться, что после вой¬ны и еще в середине 1950 годов у
нас о концлагерях давали информацию, очень да¬лекую от истины. К
примеру, Мерикоски пи¬сал: «Проживающим в лагере зарплату на¬числяли по
тем же нормам, что и остальным жителям». Тут можно с полным основанием
говорить о фальсификации истории. Мы по¬рой с удовольствием указываем на
белые страницы в работах советских историков, но они есть и у нас.
Автор этих строк не видел сам, как заклю¬ченные работали в лесу,
сведения взяты из архивов, исследований, советских источни¬ков, и все
это в сумме дает более или менее достоверную картину. Но у автора есть
лич¬ные наблюдения об использовании заклю¬ченных на других работах за
пределами ла¬геря. На территорию лагеря попасть могли немногие. К ним
автор не относился.
Летом 1942 года я служил в 9-й отдельной роте, которая была под литерой
6208. Тогда воинские подразделения упоминали только по номерам. Рота
выполняла строительные и ремонтные работы в Петрозаводске. Я был на
Онежском заводе отметчиком и ох¬ранником заключенных. В задачу входило
принять утром группу заключенных у ворот и вечером доставить обратно. То
есть моих полномочий хватало лишь до ворот.
Вид рабочих-заключенных был удручаю¬щим. В колонне по три стояли
оборванные дети, женщины и старики. Позади, за рабо¬чими, каждое утро
дежурила четырехко¬лесная телега со свежевыструганными гро¬бами. По
понедельникам их было особенно много. Размер их колебался от неполного
метра до двух, и были они искусно сделаны из сосновой доски. Перед
входом витал удушливый запах смерти, это было голод¬ное лето 1942 года.
Многие финские резервисты и трудообязанные выделяли в меру своих
возможно¬стей куски от своего пайка для работающих на Онегзаводе. Повар
роты 6208 сквозь пальцы смотрел на то, что иногда наливали и уносили
бидоны с супом или кашей для за¬ключенных...
В конвоируемой автором команде поли¬тических заключенных люди были
образо¬ванными. Все они были русскими, говорили также на немецком и
английском языках. Эта группа не совершала никаких проступ¬ков, которые
осложнили бы их положение. Ни один не пытался убежать с работы или во
время конвоирования. По своему опыту они знали, что пытающихся бежать
финны рас¬стреливают. |