Население оккупированных территорий
По переписи 1939 года до начала второй мировой войны на территории
Советской Карелии было свыше 700 000 человек, из ко¬торых 63,2 процента
русских, 23,2 процента карелов и остальные 13,6 процента прочих
национальностей. В городах проживало 32 процента, в сельской местности
68 процен¬тов. По данным историка К. А. Морозова, карелов на территории
республики было 160 000. По финским источникам, в Карелии проживало 762
000 человек, из которых родственных финнам было 149 000. Сколь¬ко
населения было на оккупированной тер¬ритории, подсчитать трудно,
поскольку не все районы были захвачены.
Население оккупированных территорий было значительно меньшим, нежели
ожидали финны. По неточным данным в другие облас¬ти Советского Союза из
них было эвакуирова¬но свыше 500 000 человек. Только по воде бы¬ло
эвакуировано примерно 250 000 человек и свыше 250 000 тонн ценных
грузов. По Киров¬ской железной дороге было эвакуировано за июнь-ноябрь
1941 года много оборудования промышленных предприятий, большое
количество населения. Было вывезено примерно 15000 голов крупного
рогатого скота в Архан¬гельскую, Вологодскую области и в Коми. По данным
финнов, на оккупированной террито¬рии на 21 декабря 1941 года было
зарегистри¬ровано 86119 человек, но сведения эти не сов¬сем точные,
поскольку часть населения пере¬шла на территорию, контролируемую
Крас¬ной армией, также нет сведений о том, сколь¬ко человек умерло или
погибло во время во¬енных действий, в период оккупации или при побегах.
Населения, находящегося на свободе, во всяком случае было лишь 67 324
чело¬века, из которых родственных финнам — 35919. Морозов считает, что
всего населения было немногим более 85 000 человек. Он ссылается на
исследования Антти Лайне. Но пишет, что в это число входило и население
Ленинградской области по Свири, оказавшее¬ся на оккупированной
территории.
Численность населения менялась, и в на¬чале 1944 года составляла 83 385
человек, из которых признанных родственными было 41 875. Из
неродственных в концлагерях и лагерях для перемещенных лиц было
при¬мерно 15 000. Изменения в численности объясняются высокой
смертностью, а так¬же проверками происхождения. Данные по численности
сохранились на таком уровне почти до окончания оккупации.
Русское население составляло большин¬ство, или около 47 процентов,
карельского населения было 39 процентов. Это неравен¬ство было
«исправлено» за счет заключения значительной части русского населения в
ла¬геря. Политика оккупационных властей была явно расистская, и для
людей в начале окку¬пации имело большое значение, к какой ка¬сте их
отнесут. Находящиеся на свободе лю¬ди подразделялись на национальных и
нена¬циональных, что означало на родственные финнам народы и на русских.
Подразделялись на национальных и нена¬циональных и новорожденные, и
умершие тоже. К примеру, в 1942 и 1943 годах умер¬ло 1413 националов и
1330 ненационалов.
Для разных групп населения в начале вой¬ны и до сентября 1943 года были
и разные права, в частности, при распределении про¬довольствия, в
заработной плате, свободе передвижения, здравоохранении. На одном
кастовом полюсе были привилегированные финны, на другом — заключенные в
лагеря русские.
Существовала довольно сложная система разделения населения по оплате
труда. Были две основные категории оплаты: для финнов и для местного
населения, которое также делилось на две разные группы: национальные и
ненациональные. Каждая из этих групп по оплате труда делилась на мужчин,
женщин и детей. Дальнейшее разделение происходило еще почти на двадцать
разных по оплате тру¬да категорий. Скрупулезность, с которой
оккупационные власти относились к расовым вопросам, вызывает удивление.
В отдельных случаях делали даже расовые обследования. Жителей Заонежья,
Шуньгского полуостро¬ва подвергли обследованию на предмет их
принадлежности к родственным финнам на¬родам. Майор медицинской службы,
про¬фессор антропологии Нийло Песонен осе¬нью 1942 года провел с
помощниками антро¬пологические исследования среди местного населения в
ряде деревень. Всего было об¬следовано 105 мужчин и 386 женщин. В
пись¬ме от 21 ноября 1942 года он писал:
«В результате изучения расовых призна¬ков обследуемого населения мы
пришли к выводу, что налицо те же расовые призна¬ки, что и у населения
коренной Финляндии. Субъективный взгляд на обследованных лю¬дей
оставляет впечатление сходства с фин¬нами. Правда, среди них встречались
люди и с чужими расовыми признаками, но, как мы убедились, они не
относились к местному населению и были переселены сюда из дру¬гих мест».
После такого обоснования профессор Песонен считал вполне естественным и
справедливым «присоединить» этих людей к Великой Финляндии.
Военный чиновник, магистр философии Рейно Пелтола в сентябре-октябре
1942 го¬да изучал происхождение русского населе¬ния Заонежья и сделал
отчет о результатах исследования, но не пришел к определен¬ным выводам.
Он установил некоторое сходство между жителями Заонежья и род¬ственными
финнам, однако высказался за проведение дополнительных исследований. Не
причисляли их к родственным финнам и в штабе военного управления.
Все же результатам исследования Нийло Песонена, по всей видимости,
придали значение, поскольку начальник штаба военного управления 21
февраля 1943 года телеграфировал в генеральный штаб следующее:
«На оккупированной территории Восточ¬ной Карелии на 1.1.1943 было
карелов 32198, вепсов 7036, прочих родственных финнам 1220, заонежских и
кондопожских карелов 20542, или родственных финнам вместе 60996, русских
21330 и прочих наци¬ональностей 2450. Всего 83785. К тому же в Финляндии
в плену находятся 1031 восточ¬ный карел и 200 вепсов, из которых
освобо¬дили...»
Телеграмма, вероятно, должна была представить данные о большей
численности родственного финнам населения по сравне¬нию с русскими.
Русское население Заонежья, несмотря на якобы утешительные результаты
наблюдений, было верным Советскому Союзу, и оккупанты не теряли
бдительности. Жителей Заонежья тысячами ссылали в концлагеря.
Еще до начала вторжения Маннергейм из¬дал приказ, на основании которого
русское население следовало заключить в концлаге¬ря. Приказ этот был в
духе времени и издан еще раньше приказа «Меч в ножны». В доку¬ментах о
правилах и способах ведения войны не упоминается о концентрационных
лагерях, но в параграфе 46 говорится, что необходи¬мо уважать честь
семьи и ее права. Действия финнов далеко не всегда соответствовали
международным правилам. Однако все было покрыто мраком неведения, как
это часто бывает на оккупированных территориях.
Профессор Вели Мерикоски, стараясь оправдать действия финских военных,
напи¬сал после войны, что примерно 6000 чело¬век русских вывезли с
прежнего места жи¬тельства и поселили в других деревнях, при¬мерно 15000
поместили в отдельные лагеря для перемещенных лиц, остальная часть
на¬селения осталась жить в своих домах.
Дело обстояло совсем не так. Термин «лагеря для перемещенных лиц»
появился только поздней осенью 1943 года. Он во¬шел в употребление для
придания видимо¬сти гуманности, цивилизованности оккупа¬ционной
политики, и только после того, как решительно ухудшилось военное
положе¬ние. Если переселение в деревни было относительно мягкой мерой
наказания, то лагеря для перемещенных лиц по условиям содержания в них
людей были такими же, как и концентрационные лагеря.
С выходом финских войск в начале сентя¬бря 1941 года к Свири, оттуда в
четыре концлагеря эвакуировали примерно 3400 русских. С верховьев Свири
ожидалось при¬бытие еще примерно 6000 русских, для ко¬торых приготовили
концлагерь в южной час¬ти Петрозаводска.
В организованных финнами концлагерях на ноябрь 1941 года было 11166
человек. Они постоянно пополнялись, к концу 1941 года в концлагерях было
уже 20005 русских или прочих, неродственных финнам, более или менее,
здоровых людей. На начало 1943 года в концлагерях было 15420 «ненациона¬лов».
Больше всего людей в концлагерях было в марте 1942 года — 23984, в
подавля¬ющем большинстве — русских.
В 1942 году численность в концлагерях заметно уменьшилась из-за большой
смертности, кроме того, часть освободили или отправили в трудовые
лагеря. Числен¬ность заключенных в концлагерях доходила до 27 процентов
от всего населения, находя¬щегося в оккупации. С точки зрения
между¬народной практики, это большой процент.
Советский исследователь Морозов уве¬ряет, что в концлагерях погибла
треть все¬го оккупированного населения. Сведения эти неточны, и они не
подтверждаются финскими исследованиями. С другой сто¬роны, во время моей
беседы с ним Моро¬зов представил очень серьезные доказа¬тельства
относительно потерь в Восточной Карелии (к ним вернемся позже), которые
не позволяют так просто отмахнуться от них. Но несмотря на все
приведенные рус¬скими обоснования, нельзя сказать, что финны виновны в
таких больших массовых уничтожениях. (О лагерях мы поговорим позже, в
главе о концлагерях и лагерях для перемещенных лиц.)
Численность населения, оставшегося в оккупации, а также заключенного в
концлагеря, могла быть значительно меньшей, ес¬ли бы финские
подразделения не вторглись столь неожиданно и быстро по Свири и в
Заонежье, население которого не было эвакуировано из-за ошибок в
расчетах, которые признает Г. Н. Куприянов. Финны хотели, чтобы на
захваченной ими территории оста¬лось как можно больше трудоспособного
населения, привлекая которое, можно было эффективнее использовать
Восточную Ка¬релию.
Правда, следует заметить, что советское военное командование и
Коммунистическая партия призвали в армию военнообязанных и добровольцев,
а также сумели эвакуиро¬вать промышленные предприятия вместе с
оборудованием и работающими на них людьми. Из оставшегося взрослого
населе¬ния большинство были женщины. |